"МЕЗОЕВРАЗИЯ ИНТЕРТРАДИЦИОНАЛ"

В лирике В. Соловьева София противопоставлена земному миру и послана поэту для того, чтобы он увидел зло эмпирического бытия и свет горнего мира. Поэт пишет, что София является в лазури, дарует сердцу сладчайший восторг. Ее явление происходит на восходе, когда мир чист, как в первый день творения. Появление Софии преобразует душу поэта, в которой происходит отчуждение от всего земного: «Тихим светом душа засветилась, а в дали, догорая, дымилось злое пламя земного огня» [9, c. 12]. София напоминает поэту о духовной Отчизне — идеальном мире: «Вдруг прозвучало в привете твоем слово Отчизны моей» [9, c. 15]. Любовь к Софии для В. Соловьева — это выход за пределы своего я, трансцендентное и трансцендентальное начало. Это и преображение личности, которое начинается с борьбы со своим внутренним зверем — эгоизмом, который «гибель почуя, дрожит» [9, c. 16]. Поэт описывает свое «я» в виде деспотичного человека, убегающего при виде лучезарной девы из храма его души, и желает эгоисту в себе гибели.
В тексте «Песня офитов» София предстает в образе прекрасной голубки, которую люди искусственным образом сочетают со змеем, успокаивая себя тем, что: «Чистой голубке привольно в пламенных кольцах могучего змея» [9, c. 18]. Но читателю совершенно ясно, что дух голубя не может гармонично сочетаться со змеем. Во всей образной системе звучит косвенный, быть может, бессознательно выраженный протест поэта против происходящего. И действительно, София офитов — это еще не вся София, а лишь, по их представлениям, ее не совсем божественная часть. Известно, что В. Соловьев увлекался изучением секты офитов, ездил для этого в Египет. Смысл сочетания чистой голубки со змеем, вероятно, разный в стихотворении Соловьева и у офитов, а также у ученых, занимающихся софиологией. С. Трубецкой Софию у офитов связывает преимущественно с проблемой происхождения зла: «У офитов проблема теодицеи (происхождении зла в мире) носит онтологический характер. Наличие зла в мироздании объясняется отпадением демиургической силы Божества, его творческой Премудрости, Советницы творения, которая в космогенезисе была гипостазирована в особое существо, «мать всех живущих», отождествляли эту премудрость со святым духом, в котором они видели женственное начало — пра-Еву. Это и есть блудная Мудрость, София Пруникс гностиков, мать архонтов…» [3, c. 164]. В. Кравченко пишет, что, «исходя из объяснения самим Соловьевым почитания змея офитов», чтивших в образе змеи образ, принятый верховною Премудростью, или небесным эоном Софией, чтобы сообщить истинное знание первым людям…, следует предположить, что он связывал образ змея только непосредственно с древнейшими мистериями и ритуалами» [3, c. 166]. Если идти дальше, то можно предположить, что в стихотворении «Песня офитов» скрыта тайная идея В. Соловьева о преображении через высший образ Софии образа низшего, принявшего форму змея. Как, по наблюдению Поснова, … «Отчасти как у офиан Оригена, так и наасеиенов Ипполита I проводится, по-видимому, довольно резкое разделение между змеем как началом высшего мира и змеем, принадлежащим к низшей области бытия. У Епифания встречается такое же, как и у Ипполита I, странное смешение змеи — предмета поклонения, со змеем — сыном Ялдаваофа, соблазнившим Еву» [3, c. 165], так и София в софиологии делится на высшую и низшую. Это общеизвестный факт. В. Кравченко указывает, что в «гностическом мире Ялдаваоф стремится к упорядочению зла, создавая человека, а София тайно влагает в него высшее начало и направляет к высшему началу» [3, c. 168]. Быть может, не только в человека, но и в самого змея — в свою отпавшую от высшей Премудрости часть — София пытается вложить высшее начало и стремление к высшему началу, и в этом запредельный символический смысл «Песни офитов» В. Соловьева, выходящий далеко за пределы простого поэтического воспроизведения ритуала офитов.